— Хорошие новости, — сказал он, единым махом преодолев две первые ступеньки.

Лили боялась надеяться.

Он обхватил ее за плечи. Лицо его оказалось почти на одном уровне с ее лицом. В потоке света, лившегося из окна, глаза Джона взволнованно сияли, а рот казался теплее и мягче, чем обычно.

— Терри Салливан вырос в Мидвилле, штат Пенсильвания! — с ликованием сообщил он. — Его семья переехала оттуда за год до того, как Терри окончил школу. Но еще в Мидвилле Терри постоянно писал для школьного литературного журнала. И самой известной его публикацией стала статья о жизни в итальянском квартале Питсбурга в конце сороковых.

— Ну и что? — спросила Лили.

— Знакомо звучит? Не чувствуешь?

Она удивленно покачала головой.

Джон просиял.

— Кардинал Россетти тоже родом из итальянского квартала в Питсбурге. Однако об этом в своем последнем материале Салливан даже не упомянул! Много ли было в те времена в Питсбурге итальянских кварталов? Однако может, это лишь совпадение? Не исключено.

Лили видела, что он взволнован.

— Но ты так не думаешь?

Джон решительно тряхнул головой:

— Дело в том, что тот самый Терри Салливан, который совсем недавно пытался уничтожить Фрэнсиса Россетти, написал — заметь, в нежном шестнадцатилетнем возрасте — полное живейших деталей эссе о родном городе почтенного кардинала. Но это не был родной город Терри. Так откуда он знал все подробности?

— Может, приезжал туда? Или проводил там летние каникулы? А что, если кто-то из его знакомых был родом оттуда? — До Лили, наконец, начало доходить… Она разволновалась. — Кто-то, кто знал отца Фрэна?

— В эссе этот человек не упомянут.

— Кардинал сказал бы мне, если бы был знаком с Терри.

— Им совсем не обязательно знать друг друга лично. Между ними может существовать какая-нибудь иная связь, — сказал Джон, и Лили сразу поверила ему — настолько уверен был он сам. Глаза его светились радостью. Этот свет согревал ее изнутри, согревал до тех пор, пока и она не просияла улыбкой. Если им удастся доказать связь между Терри и кардиналом, значит, действительно существуют причины для личной неприязни, а это лишит ее собственное дело всякой достоверности.

Переполненная эмоциями, Лили обвила руками шею Джона.

— Это очень хорошо.

— Да, — ответил он и, прежде чем Лили успела сообразить, обхватил ее вокруг талии, снял с крылечка и закружил в радостном вихре. Опустив Лили на землю, Джон привлек ее к себе и обнял.

Лили это понравилось. Она уже не помнила, когда в последний раз ей было так хорошо. Даже горячая жасминовая ванна не доставляла такого удовольствия… Гарри Конник запел «Это должна быть ты», и Джон начал покачиваться вместе с Лили в ритме музыки, ведя ее по мягкому ковру из хвои. Она наслаждалась свежей прохладой этой темной ночи, ощущением тепла и надежности, исходившим от крепкого и такого гибкого тела Джона.

Танцевать с ним было легко, потому что он отлично чувствовал партнершу. Лили и сама неплохо танцевала, но Джон, наверное, был чемпионом на площадке. Он двигался точно в такт музыке, сначала лишь прижимая руку Лили к своему сердцу, а потом — положив ее себе на бедро. Вскоре Лили ощутила прикосновение шелковистой бороды к своему уху. Джон начал тихо напевать звучавшую мелодию. Потом прижался губами к волосам Лили, и тепло его дыхания тоже было прекрасно. Они двигались неторопливым, размеренным шагом то по площадке перед домом, то по самому берегу озера, и до сознания Лили в эти минуты доходило только то, что каждый шаг они делали синхронно, в полном согласии.

Потом они поцеловались. Это случилось в паузе между песнями, и было так логично и непринужденно, что ничуть не встревожило Лили. Ей было очень приятно. Она с удовольствием приняла второй и третий поцелуи и, наверное, не отказалась бы и от четвертого, потому что целовался Джон не хуже, чем танцевал. Но музыка опять зазвучала, и он снова повел ее.

Но на сей раз по-иному. Теперь, еще ближе чувствуя его ноги, грудь и живот… она внезапно воспламенилась.

Джон тоже ощутил это. Даже если бы тело не предало его самым грубым образом, Лили поняла бы все по тому поцелую, который подарил он ей, когда песня кончилась. Этот поцелуй был глубже и жарче прежних. Обвив руками шею Джона, Лили уступила легкому, приятному чувству и поплыла, словно на волнах.

Но вдруг что-то вторглось откуда-то извне. Сначала Лили подумала, что это Джон шумно дышит ей в ухо, но потом поняла: это машина. Несколько секунд спустя дальний свет автомобиля прорезал тьму ярким лучом.

Лили ахнула и попыталась оторваться от Джона, но он крепко прижимал ее, не давая пошевелиться.

— Погоди, — хрипло прошептал Джон. — Погоди.

Машина остановилась, и знакомый голос позвал из окна:

— Лили!

— Это Поппи, — шепнула она и, внезапно испугавшись, посмотрела на Джона. — Сейчас слишком поздно. Наверное, что-то случилось.

Джон отпустил ее, но тоже поспешил к Поппи. Она остановила машину рядом с его «тахо» и распахнула дверцу, чтобы в салоне зажегся свет. Лили сразу подумала о Майде, но глаза сестры устремились на Джона.

— Твой телефон не отвечал, — сказала она. — Я поняла, что надо звонить Лили. Но ее сотовый отключен, и вот я здесь.

— Что стряслось? — спросил Джон.

— У Гэса сердечный приступ.

Глава 22

Больница находилась в Северном Хеджтоне, в получасе езды от Лейк-Генри. Джон сильно превышал скорость, потому что перед ним неотступно стоял образ Гэса. Вдруг отец не дождется его — не дождется просто ему назло? Нет, он не мог этого допустить! Им с Гэсом необходимо поговорить. Если же старик умрет раньше, тогда все последние три года превратятся в простой фарс.

Будь Джон один, он ехал бы еще быстрее, но Лили заявила, что едет с ним, а ему было не до споров. Джон испытал ощущение дежа-вю — с ним творилось то же, что и тогда, когда еще мальчишкой вместе с матерью он покидал этот город. Потом Джон маскировал страх юношеской бравадой, но так поступают пятнадцатилетние подростки, а не сорокалетние мужчины.

Лили напоминала ему о реальности и успокаивала его своим присутствием.

— Я в порядке, — заверял он ее через каждые пару минут, а она или кивала, или касалась его руки, или тихо отвечала: «Я знаю». И это помогало ему сохранить контроль над собой.

Въехав на территорию больницы, Джон мысленно благословил скромные удобства жизни в маленьких городах. Будь он сейчас в Бостоне, ему пришлось бы потратить несколько драгоценных минут на парковку. А здесь он просто оставил свой «тахо» возле запасного выхода, взял Лили за руку и вошел в здание. Как только Джон назвал свое имя проходившей по коридору сестре, его проводили на второй этаж, и он сразу же кинулся к трем докторам, совещавшимся у двери одной из палат.

В этой палате лежал Гэс. Старика окружали несколько аппаратов: один доставлял кислород к его легким, другой — лекарство, третий следил за сердечной деятельностью, четвертый — за уровнем кислорода в организме. Еще два прибора словно притаились и ждали какого-то сигнала. Гэс был пепельного цвета. Он казался длинным, худым и странно неподвижным под этими белыми простынями — то ли спал, то ли был без сознания.

Не сводя глаз с отца, Джон спросил у врачей:

— Как он?

— Не очень хорошо, — ответил Гарольд Веббер, лечивший Гэса со времен первого сердечного приступа. Это случилось незадолго до возвращения Джона в город, а потом он и Гарольд старались оберегать старика, но в основном тщетно. Заставив Гэса уйти на пенсию и расстаться с физическим трудом, они добились лишь того, что усилили его отрицательные эмоции.

— На сей раз приступ серьезнее, чем предыдущий, — тихо сказал Гарольд. — Все не так уж радужно.

— Вы можете прооперировать его?

— Не теперь. Он слишком слаб. Надо подождать, пока состояние стабилизируется. Потом, если он согласится…

Шунтирование сердца с каждым днем становилось все более обыденной операцией, однако никто не утверждал, что она не связана с риском. Четыре месяца назад, когда Гарольд предложил ее Гэсу, тот наотрез отказался.